Бекманн Макс 
    Max Beckmann
  
1884,  Лейпциге – 1950, Нью-Йорк.
    1894 умер отец, Макс с матерью переехали в Брауншвейг.
    1897 он написал свой первый автопортрет, а тремя годами позже начал учиться в Академии художеств в Веймаре (до 1903).
    1904  во время пребывания на море появились первые ландшафты морского побережья,
    а также изображения самого моря. В дальнейшем морская тема будет проходить через
    все его творчество. Затем он посетил Париж, Женеву, Флоренцию, Финляндию.
    1907 обосновался в Берлине. Здесь художник входит в контакт с членами «Берлинского
    Сецессиона» Либерманом и Коринтом. Правда, скоро эту группировку постигает раскол,
    так как жюри не принимает на выставку 27 работ Нольде и Пехштейна, которые
    организуют собственный «Новый Сецессион», куда входит и Бекман. Все члены «Нового
    Сецессиона» увлекаются новыми веяниями в искусстве и на своей второй выставке
    экспонируют картины французских фовистов и кубистов. В эти годы,
    предшествовавшие первой мировой войне, экспрессионизм находится в стадии бурного
    роста и необыкновенной жизнедеятельности. Пору творческого расцвета переживает
    и Макс Бекман. Однако по сравнению с другими экспрессионистами Бекман
    воспринимается как мастер психологического настроения, а не страстный проповедник.
Особенно примечательны портреты его кисти, которые принесли ему славу одного из
    лучших немецких портретистов.
  
В 1914 году Бекман добровольцем пошел на фронт, санитаром в медицинский отряд.
    Но патриотом он не был. В «Письмах на войне», маленькой книжечке, изданной в 1916
    году, он с усталой иронией писал о тех, кто «под пиво с музыкой» поет «Германия,
    Германия превыше всего». Не о победе для него шла речь, а о том, чтобы
    присутствовать при катастрофе, в кровавом ее эпицентре. Он делал зарисовки моргов.
    Анатомию человеческого тела он изучал в полевом лазарете. Он обходил палаты, где
    лежали люди после ампутаций и, глядя на них, понимал что-то такое о строении
    человеческого тела, чему не научишься ни в каких художественных школах. В глазах
    его был теперь тот самый крик, который он нарисовал еще в 1901 году,- крик
    сознания, не справляющегося с кошмаром. Его демобилизовали.
  
С 1925  Бекман стал профессором Государственной Школы искусств во
    Франкфурте-на-Майне. В это время он много путешествовал по Европе, работал в
    Париже. Он интенсивно занимался теософией, а также изучением тайн человечества, и
    на этой основе разработал герметический язык картин, который позволяет легко
    узнать его работы 30-х годов.
  
В 1932-33 появился "Отъезд", положивший начало серии фантастических триптихов,
    отличающихся сложной символикой. Под влиянием военных впечатлений, его
    творчество претерпело очередной стилистический переворот: в его работах
    прослеживались параллели с экспрессионизмом, отражались общественные
    деформации и незащищенность человека.
  
1937 покинул Германию и нашел убежище в Амстердаме. Лишенное родных корней
    искусство Бекмана 40-х было обращено к мифологии и общечеловеческой
    проблематике.
  
1947 эмигрировал в США. Несмотря на многочисленные предложения, по окончании
    войны Бекман не вернулся в Германию.
  
1947 согласился занять профессорскую должность в Школе искусств при
    Вашингтонском университете (Сент-Луис).
  
1949 он сменил место работы, перейдя в Школу искусств при Бруклинском музее в
    Нью-Йорке. В США он написал множество портретов и натюрмортов.
    
    В 1950, возвращаясь домой из музея,  в Нью-Йорке Макс Бекман умер.
  
«После года на фронте он стал психически негоден для войны. 
     Но от войны он уже не излечился. Последствия были необратимы: он не мог нарастить добропорядочные понятия о жизни, как наращивают жирок после лишений. Самые кошмарные юношеские фантазии и предчувствия, самые ужасные в своей осязаемости сны сливались с его опытом, полученным на полях Восточной Пруссии и Фландрии.
  
Всякое время было теперь для Бекмана военным, хотя войны как таковой нет на его
    полотнах. Но она все-таки есть, она незримо стоит за окнами, задернутыми
    занавесочками, она стоит за холстом и нависает над всем изображенным огромной
    тенью. Почему так часто лица на картинах Бекмана исполнены смутной, неосознанной
    тоски? Чего боятся, отчего тоскуют люди на картинах Бекмана? Они боятся чего-то,
    что гигантским локомотивом налетает из тумана, окутывающего мирок настоящего,
    боятся будущего кошмара, который живет в их снах. Бекман думал о войне, даже
    когда рисовал что-то совсем другое.»